Дмитрий Глуховский: Салат «Оливье» — объединяющая сила нации

Представляя свою новую работу «Метро — 2035», а также относительно свежий опус «Будущее» писатель не ограничился скупым рассказом о своих произведениях и коллегах по цеху но заговорил о весьма глобальных проблемах, касающихся всех и каждого.

О концепции «Метро — 2035»

«Одна из тем, которой посвящён роман, — поиск врага и потребность во внешнем враге. Один из вопросов, которым задаётся главный герой: нужен ли нам враг и почему мы всё время себя никак понять не можем. И действительно, мы в течение 20 лет жили как-то в условно свободной стране, были предоставлены по большому счёту сами себе, власть к нам не очень лезла. А теперь к нам как -то полезла в различных инициативах: то нельзя, так не надо. До этого мы валандались сами по себе и почему вдруг выясняется, что, оказывается, всё это время нам был нужен враг, враг нас так окрылил? И нам захотелось вдруг так с американцами сражаться, европейцев во всём изобличать, с таким упоением клеймить несуществующий украинский фашизм. Нам впервые за тысячелетнюю историю разрешили „обед по расписанию“, сказали „можете кушать“ — и это оказалось величайшее благо, потому что никогда нам наши власти такого не говорили, всегда мы должны были себе, в лучшем случае, корешки выкапывать. И вдруг это случилось с нами, вдруг нам разрешили ездить за границу, например. Вдруг перестало быть необходимым стоять 10 лет в очереди за машиной, 20 — за квартирой. У активных людей появилась возможность заработать. Почему вдруг нас это перестало устраивать, пытался понять я. Почему мы с такой радостью и готовностью решили схлестнуться с мировой гидрой империализма, зачем нам враги?

Что мы про себя знаем? Мы 20 лет искали национальную идею, но так и не нашли. Мы не пришли к определению, что такое „русский человек“, совпадает ли это с „российским человеком“, легитимен ли термин „российский человек“, какая у нас идеология, что нам нужно, какова цель существования и какое место у России — ничего не смогли понять. Слава Богу, появились „украинские фашисты“: теперь мы знаем, что русский человек — это партизан, который в Великой Отечественной войне, которая никогда и не заканчивалась, бьётся с украинскими карателями. И теперь нам всё ясно, мы знаем, что Обама — чмо, и всё вот так вот обстоит. Как нам сразу понятней стало жить, веселее, понимаете Выяснилось, что без борьбы мы себя не представляем. Загадка, конечно, полная загадка.

Выбор между „кем быть“ и „кого ненавидеть“ — ненавидеть коммунистов и быть фашистом, быть демократом и ненавидеть консерваторов, быть консерватором и ненавидеть либералов — теперь та „свобода“, которую нам предлагают и которой, как выяснилось, мы вполне готовы удовлетвориться. Тот выбор, который у нас есть — это свобода между станциями».

О герое произведений

«Мне кажется, что выбор героя не движется по всегда одинаковому маршруту. Артём в первой книге („Метро — 2033“) — это я в 20 лет. Артёму — 20 лет и автору — 20 лет. То есть, я пытаюсь представить, что бы я делал в данных обстоятельствах, как бы себя вёл, что бы мне было ссыкотно сделать, а на что бы я отважился. И получается такой живой герой, который гораздо менее условен, чем персонаж любого из картонных боевиков. Представьте себе, кроме Тармашева, автора любого фантастического романа. То есть, Тармашев — сам бывший спецназовец и знает, как правильно открутить голову и под каким градусом она начинает хрустеть, отваливаться, как кровь, простите, правильно вытереть — в общем, профессионал. Не будем больше про него говорить, а то у него длинные руки.

Остальные авторы — пухлые, домашние ребята, которые вообще многого себе не представляют: что такое Зона там, ядерная война, „попаданство“. Они смотрят на мир через Первый канал и условно представляют себе реальность. Если бы я был этакий клёвый спецназовец, герой-сталкер то вот так бы было…. я стараюсь к этому более серьёзно подходить, читать жанр и не жанр. Подходить как-то системно.

Выбор между „кем быть“ и „кого ненавидеть“ — ненавидеть коммунистов и быть фашистом, быть демократом и ненавидеть консерваторов, быть консерватором и ненавидеть либералов — теперь та „свобода“, которую нам предлагают и которой, как выяснилось, мы вполне готовы удовлетвориться.

К примеру, „Будущее“ — книжка о бессмертии, дилемме о том, что лучше: завести ребёнка или потерять вечную жизнь. Роман о том, как с помощью генной инженерии люди получают вечную молодость, не стареют, поэтому планета перенаселяется и нельзя одновременно заводить детей и жить вечно. Если меньшинство решает завести ребёнка, то они должны отдать вечную молодость: приходят „чернорубашечники“, вкалывают ускоритель старения и родители тем самым освобождают место для ребёнка.

Вот такая фабула, и какого героя интереснее в этих обстоятельствах вывести? Партизан, которые прячут ребёнка? Человека, который долго-долго прожил, и ему уже всё равно? Или молодого парня, который приходит к другим людям и колет им акселератор, потому что у него такая работа? И я прихожу к тому, что такой герой наиболее интересен: через его противоречия и драму гораздо проще показать сюжет. Что с ним может такое случиться, что перевернёт его жизнь? Почему он вообще такой и этим занимается? По закону, когда ребёнок отнимается у родителей, его помещают в интернат, где и растят вот таких „чернорубашечников“, как турки растили янычар из пленных славян. И вот понимая, почему он такой, какова его жизнь в интернате, выявляются детали его биографии, черты его характера. „Мир безбожен, потому что безбожен“. Тело рождается в мире и душа никому не нужна, никому не нужен бэкап на облаке, потому что „хард“ ещё жив.

И вот так одно с другим сочетается и герой появляется. И нужно стать этим героем, поместить себя в его шкуру. Не приукрашивать себя, не быть добреньким, а, наоборот, попытаться исповедаться за этого героя. Если он грязен, то быть грязным, если жесток — быть жестоким, если лжёт — лгать вместе с ним».

Артём в первой книге («Метро — 2033») — это я в 20 лет. То есть, я пытаюсь представить, что бы я делал в данных обстоятельствах, как бы себя вёл, что бы мне было ссыкотно сделать, а на что бы я отважился. И получается такой живой герой, который гораздо менее условен, чем персонаж любого из картонных боевиков.

О Родине и национальной идее

«Когда я только начинал писать „Метро — 2033“, в Москве только начиналась этакая миграция из республик Кавказа, Закавказья и Средней Азии. Поскольку я сам человек исключительно терпимый, как и многие другие, считаю, что у нас в стране места „русскому национализму“, как и любому другому национализму, быть не должно. У нас должна быть объединяющая нас идентичность, нельзя быть страной „для русских“, иначе получится, что Татарстан надо татарам отдать, Башкортостан — башкирам, Чукотку — чукчам, Якутию — якутам и так далее. Это убийственно для такой страны, как наша.

Вообще, Россия — это империя, страна, состоящая из многих народов, которые постепенно к этой территории присоединялись. Кто-то сам шёл, кто-то в землю закапывался, чтобы не креститься. Теперь мы объединяем эти пространства, мы — самая большая страна по территории, у нас очень многонациональный народ. По итогам последней переписи 86% записались как русские, в прошлый раз было 60 % — очевидно, эти 20 % передумали. Так или иначе, страна должна быть для всех и не нужно никого дискриминировать. Я считаю, что русский язык — объединяющий фактор, мы должны говорить на русском языке. Этническая принадлежность не должна быть определяющей.

Я считаю, что религию в таком обществе нельзя выводить в первый ряд, нельзя выставлять Патриарха главнее, чем кто-нибудь другой, и нельзя делать РПЦ системообразующей, потому что таким образом ты делаешь одних главнее других. Если ты хочешь сохранить многоконфессиональный, многонациональный народ, нельзя выделять Патриарха Кирилла и, тем более, опираться на него как политическую силу. У нас РПЦ подменяет собой компартию, к сожалению, как в своё время компартия подменила церковь.

Когда я только начинал писать „Метро — 2033“, в Москве только начиналась этакая миграция из республик Кавказа, Закавказья и Средней Азии. Поскольку я сам человек исключительно терпимый, как и многие другие, считаю, что у нас в стране места „русскому национализму“ как и любому другому национализму быть не должно.

Ощущение общности в нашей стране держится, как ни смешно, в большей степени не на идеологии какой-то, а на Андрее Малахове. Вся страна каждый вечер смотрит ток-шоу и обсуждает, как один и тот же бультерьер ел одного и того же младенца. Вся страна живёт общими бедами, смотрит одни и те же „Улицы разбитых фонарей“ и получает ежедневно одну и ту же прошивку. Вся страна сидит в одном и том же „контакте“ и обсуждает одни и те же темы. Вот это важно — ощущение общности.

А идеология — эрзац пищи, когда люди плохо едят, им нужна идеология для заполения пустоты. Идеология должна строиться на уважении к человеку, на защите его прав, уверенности в том, что он может взять свою судьбу в свои руки. Государство должно нас защищать, обеспечивать нам справедливый суд и заботиться о нас, когда мы старые и немощные. Больше государство не нужно ни для чего. Государство не должно рассказывать, кто хорош и кто плох, во что мне верить. Предоставьте себя мне самому, а я сам разберусь.

Родина для меня — это место, где я родился, мои родные места. Когда я приезжаю из Екатеринбурга в Пермь, из Перми в Тюмень, то не чувствую себя чужим, потому что приехал в родное место. Я — крещёный и русский по паспорту, но важнее Пасхи и Крещения для меня Новый Год и салат оливье. Именно салат оливье — объединяющая сила нации. Быть русским человеком — не пить квас и носить косоворотку, а говорить на русском языке, смотреть наше кино и читать нашу литературу, и оливье с пельменями. Хотя если кто любит айран, то я не против».

Я считаю, что религию в таком обществе нельзя выводить в первый ряд, нельзя выставлять Патриарха главнее, чем кто-нибудь другой, и нельзя делать РПЦ системообразующей, потому что таким образом ты делаешь одних главнее других.

Об экранизации серии «Метро» и компьютерных играх

«Предложения об экранизации поступали. 3 года назад права приобретала американская студия MGM, но, к сожалению, был написан не очень хороший сценарий, а срок действия прав уже к тому времени закончился.

Что до компьютерных игр, то я не боялся давать разработчикам лицензию, потому что до этого они сделали игру „Сталкер“. Когда я с ними связывался, игра „Сталкер“ смотрелась очень выигрышно по сравнению с тем, что делалось на Западе, и я очень хотел с ними поработать. Я сам придумал неканоничную концовку игры, поскольку занимался и сценарием.

Лично я считаю, что компьютерные игры — вид искусства, просто более молодой, а молодые виды искусства часто бывают вульгарны, упрощены и нацелены на более развлекательные задачи. В средние века, что следует из фильма Ингмара Бергмана „Седьмая печать“, театр в Европе был площадным и вульгарным: там пукали, показывали обнажённую грудь на потребу публике, но сегодня „Золотую Маску“ дают не за это, а за более сложное и совершенное театральное искусство.

Кино начиналось с поливания полицейского водой из шланга, прибытия поезда, порнографии, но сегодня порнография — не единственный жанр кинематографа. Со временем любое искусство сложнеет, развивается, приобретает какие-то новые формы, жанры — то же самое и с компьютерными играми. И я считаю, что некоторые компьютерные игры — конечно, не все — уже являются видами искусства и то, что делает компания 4A Games, безусловно, во многом является правильным».

Ощущение общности в нашей стране держится, как ни смешно, в большей степени не на идеологии какой-то, а на Андрее Малахове. Вся страна живёт общими бедами, смотрит одни и те же «Улицы разбитых фонарей» и получает ежедневно одну и ту же прошивку. Вся страна сидит в одном и том же «контакте» и обсуждает одни и те же темы.

О книгах, влияющих на человека

«Если говорить из последнего, что мне „взорвало мозг“, то это писатель Варлам Шаламов и у него есть такое произведение „Колымские рассказы“. Рекомендую как пример литературы, которая „взрывает мозг“ с точки зрения понимания того, на чём наша страна — по крайней мере, в советское время — была построена и держалась, а также как пример короткой прозы, способной минимальными средствами, то есть без слишком ярких оборотов, просто подразумевании, описать то, как люди себя ведут в предлагаемых обстоятельствах. Про то, как политические заключённые вместе с уголовниками моют золото на Колыме, ждут расстрела, звереют. Это маленькая книжка в отличие от „Архипелага ГУЛАГ“, но она может вас „перевернуть“.

Я — крещёный и русский по паспорту, но важнее Пасхи и Крещения для меня Новый Год и салат оливье. Именно салат оливье — объединяющая сила нации. Быть русским человеком — не пить квас и носить косоворотку, а говорить на русском языке, смотреть наше кино и читать нашу литературу, и оливье с пельменями.

Про „50 оттенков серого“

„Я не читал, но знаю, что это нравится девочкам. На самом деле, в романе „Будущее“ есть очень откровенная сексуальная сцена, и я очень боялся, как бы она не испугала девочек. Это очень жёсткое порно в литературной форме, но без похабщины и пошлости, я старался правильно слова подобрать. Но в итоге испугались мальчики, а девочки сказали: „Отлично! Давайте ещё что — нибудь в том же духе“. И я понял, что очень мало знаю про девочек“.

Про Сергея Лукьяненко

„Есть существенное различие между мной и Лукьяненко. Первое: у него есть усы, а у меня — борода. Второе: он более толстый. И третье: он гораздо более жадный. Лукьяненко — „Мистер Бабки“. Я, конечно, тоже не бескорыстный человек, но у меня другое видение: благодаря высосанным из пальца историям ты скорее себе запорешь перспективы, чем… сами понимаете. Поэтому если у меня не имеется ударная идея под книгу, то лучше не писать. Вот не было у меня ударной идеи под „Метро — 2034“ и она получилась неудачной, там сюжет скорее на повесть, чем на роман. И я очень огрёб от фанатов.

У Лукьяненко есть свой крест, и пусть он несёт его достойно, а я не хочу, чтобы про меня говорили: исписался, продался, пора на свалку. Это точно конец, но… . История у нас развивается через различные медиа: часть истории рассказывается в игре, часть в книге, потом опять игра. Мозаичные части сюжета переплетаются, поэтому возможно продолжение „Метро“ в играх, но не в книгах“.

Есть существенное различие между мной и Лукьяненко. Первое: у него есть усы, а у меня — борода. Второе: он более толстый. И третье: он гораздо более жадный.

О пиратстве

„Все мои книги лежат в открытом доступе на официальных сайтах. Мне хочется, конечно, „снять сливки“ с помощью продажи бумажной книги, но это вовсе не значит, что я не собираюсь выложить её в Интернете. Сначала я выкладываю книги по частям, потом они попадают в книжные магазины, потом уже я выкладываю их отдельно, и их можно бесплатно скачать в пдф-формате себе на девайсы и спокойно читать.

Я считаю, что каждый писатель должен сам за себя принимать решение. Если я готов бесплатно раздавать, то да. Если Лукьяненко, или Акунин, или Веллер — эти люди, которые гоняют пиратов, — считают, что это плохо, что их тексты воруются, то пираты должны уважать Лукьяненко, Веллера и Акунина. Если Лукьяненко считает, что он обеднеет, что его детям и правнукам будет нечего кушать из-за деятельности пиратов, он имеет полное право — без дураков — их преследовать. Я нахожусь на первой трети своего творческого пути и мне гораздо важнее захватить как можно больше читательских умов путём раздачи бесплатных текстов.

К тому же, у нас проблемная страна: она большая, она бедная, в ней мало книжных магазинов и закрывается пятая их часть. Книги стоят дофига и будут стоить ещё дороже. Поэтому я не хочу, чтобы читатель выбирал между возможностью покушать и возможностью почитать. Пусть кушает и читает мои книги. Купил Доширак — почитай книжку“.

О писательской миссии

„У меня есть миссия — чтобы люди мозг включали. Вот я включил, мне понравилось, и хочется этим других заразить. Хотя глобальные миссии есть у Кургиняна, Старикова, Соловьёва — бабки зарабатывать. Вот у них есть миссия, а я так… 140 миллионам телевидение отключает мозг, а я 10 тысячам говорю: не спеши выключать, дружок!“

О вдохновении

„Многие любят говорить, что вдохновение возникает из-за любви, музы, но всё это не так. Ещё Фрейд нам в своё время всё понятно объяснил. Когда человек счастлив, влюблён, он не сможет писать: потому что влюблён и потому что женщина сочтёт всё это откровенной ересью. Пишется из-за неразделённой любви, фрустрации, непонятного состояния.

Тот же Пушкин написал свои знаменитые „Маленькие трагедии“, когда поехал в Большое Болдино накопить денег на свадьбу. Наталья осталась в Москве, а свекровь сказала, „если, Пушкин, не будет денег на свадьбу, то ты её не получишь“. Началась холера и Пушкин не смог выйти на улицу. Вокруг холера, к людям не приблизишься да и дождик постоянный — вот он и написал „Маленькие трагедии“, одно из самых знаменитых своих произведений. Причём за короткий срок: месяц — полтора. Вот это и есть условия для работы: на улицу не выйти, к женщинам не подойти и вообще лучше ни к кому не подходить: холера. И сразу столько мыслей в голове появляется“.

К тому же, у нас проблемная страна: она большая, она бедная, в ней мало книжных магазинов и закрывается пятая их часть. Книги стоят дофига и будут стоить ещё дороже. Поэтому я не хочу, чтобы читатель выбирал между возможностью покушать и возможностью почитать.

О метро и диггерстве

„Я не диггерствовал, хотя очень хотел. Когда я работал на Радио Маяк, ко мне пришёл в гости главный диггер всея Руси Вадим Михайлов. „Ну что, Димка, давай я тебя отведу? Мы там всё организуем“. Я: „Отлично, Вадим, давайте!“. Я звоню ему по телефону позже, он мне говорит: " Слушай, Димка, сейчас не могу, человек, которого тоже нужно пустить, не отвечает. Позвони через неделю“. Звоню через неделю: „Слушай, Димка, сейчас не могу. Мы сейчас уезжаем куда-то, у нас бригада“. Я вот сейчас думаю: может, он никуда не ходил, а просто берёт с собой эту каску, надевает её перед камерой и говорит: „Сейчас пойдём“.

Зато меня немножко поводили во время экскурсии сотрудники метро. Я катался в кабине машиниста, смотрел служебные помещения. И вот еду по кольцевой линии и между каждыми двумя станциями куча ответвлений в сторону идёт, рельсы выходят из темноты, какие — то зарешёченные проёмы, дверки. Я говорю машинисту: дяденька, а что это? Он мне: не знаю, нам не говорят».

О нумерологии и религии

«2033» — две тысячи лет Распятия Христа плюс Воланд спустя столетие заглядывает в Москву, чтобы посмотреть, как изменились москвичи. Также и я заглядываю в Москву. Вообще, в «Метро — 2033» очень много религиозных подтекстов и один из них — способны ли мы извлечь какие -то уроки, отвергнув единожды своё спасение. В «Метро — 2034» предложена религиозная трактовка «чёрных» — это некое посольство ангелов, которые в таком отвратительном виде посланы нам в испытание. Если мы способны в них это увидеть, протянуть им руку, то будем спасены, а если нет то — нет».

Об авторах «вселенной «Метро»

«Я к ним очень хорошо отношусь. Идея „вселенной“ была полностью моя. Когда я только закончил первую книгу, у меня затребовали продолжение, хотя я уже расквитался. Плюс другие ребята мне сказали, что они написали фанфик и спросили про возможность издания. И тут я подумал, что нужно познакомить читателей и писателей. Первые 25 книг я читал и редактировал сам, но потом отдал всё на откуп редакторам».

Фото: Татьяна Минкина