Никита Бетехтин: Ад — это другие

Лет восемь назад тюменские СМИ много писали о Никите Бетехтине. Начинающий режиссер набрал команду увлеченных сценой любителей и создал молодежный театр «Буриме». И понеслось: успешные постановки, аншлаги, гастроли, награды. Однако амбициозному Никите стало тесно в региональных рамках. Молодой человек переехал в Москву, отучился в ГИТИСе и сейчас сотрудничает с театрами по всей стране.

Несмотря на то, что сейчас Никита Бетехин ставит спектакли со звездами российского театра, заниматься с любителями ему по-прежнему интересно. Так, молодой режиссер проводит занятия ежегодной Летней театральной школы в Тюмени. В этом году творческие уроки проходили с 5 по 13 августа. В перерывах между занятиями Никита пообщался с корреспондентом NashGorod.ru.

Насколько сложно оказалось провинциалу, ишимскому мальчику жить и выживать в Москве?

У этого ишимского мальчика висел портрет Жириновского на стене: я не был сторонником партии, но за спиной у политика была Москва — у меня просто не было других доступных ее изображений. Я всегда мечтал жить и работать в Москве. Это мой город, мы совпадаем ритмом. В Москве я могу и успеваю делать намного больше. Да, было сложно. Сложно, прежде всего, начинать с начала, отказаться от всего, что было в Тюмени. Я пришел на первый курс ГИТИСа, как мне казалось, уже состоявшимся, со стопкой наград, чтобы понять: я ведь ничего не умею, еще ничего на самом деле не достиг. И это ощущение нравится мне до сих пор. Москва меня встряхнула и продолжает встряхивать каждый день. Город, его ритм и возможности делают человека. Главное — ухватить шанс. Когда за гриву, когда за хвост, а случается, что этот хвост тебя же и хлестнет. В Москве очень легко забраться на определенную вершину, и так же легко с нее слететь. Moscow never sleeps… Не потому, что Москва не спит физически — как ни крути, в час ночи город затихает. Москва не дает уснуть эмоционально. Тут высокие ставки, высокая конкуренция. Все ли зависит от тебя? Нет. Все ли в твоих руках? Тоже нет. Есть везение… Но и без твоих усилий ничего не будет.

Среди постановок Никиты Бетехтина:

— «Соня» (театр «Буриме», Тюмень)

— «В ожидании Годо» (театр «Буриме», Тюмень)

— «Черная коробка» (Центр имени Мейерхольда, Москва)

— PRANK (Школа современной пьесы, Москва)

— «Лес» (Драматический театр Восточного военного округа, Уссурийск)

В давнишнем интервью для NashGorod.ru вы говорили, что у вас есть кумиры — цитирую: «целый пантеон богов»… Он все еще существует? Или Москва сделала из вас «атеиста»?

Плохо помню то интервью… Вероятно, я говорил о мастерах, учителях. Я не стал уважать и ценить их меньше, но теперь они для меня уже не боги, не объекты преклонения, а коллеги. Не говорю, что стал с мэтрами на одну ступень — скорее стал относиться к театру больше как к профессии. Мне интересна работа режиссера как ремесло. Сейчас я учусь, в том числе, и у сверстников, стараюсь больше брать у молодых режиссеров.

Вы больше тяготеете к академическому театру или экспериментальному?

Экспериментальный театр — сложное понятие, им занимаются всего несколько человек. Это изначально маргинальность, некий вызов, другое пространство, новаторство, поиски абсолютно иного материала для постановки. Все остальное — личные эксперименты режиссеров. При этом театр, где пьеса играется максимально близко к тексту по сложившимся канонам, мне неинтересен совсем. Это консервированный театр, мертвый. Мне неинтересны мертвецы. Даже автора, который давно ушел, я должен оживить прежде, чем начать с ним работать, общаться. Найти объем информации, чтобы увидеть капельки пота на лбу и поры, увидеть человека с его поступками и проступками.

Кого получилось оживить?

Ибсена. Можно спорить, получилась ли постановка (Никита ставил пьесу «Пер Гюнт» в качестве дипломного спектакля в ГИТИСе — прим.ред.), оставим этот разговор театроведам. Но Генрик Ибсен стал для меня живым. Я его видел — спутанные бакенбарды, высокую прическу, бороду, знаю, какого он роста, какое пальто, брюки и сюртук носил. Видел его в кабинете, когда был в Осло, видел, как он идет из дома в Гранд-отель выпить пинту пива. Я понимал, какой он, мы долгое время были в диалоге. С Островским мы еще работаем. Его я прочувствовал на великолепном портрете работы Перова — очень живые глаза, добрая улыбка. Художник передал округлые черты Островского, его мягкость… Это стало для меня искрой, ключом.

Вы еще находитесь в поиске режиссерского «я», своего стиля, или, можно сказать, что паззл уже сложился?

Не могу сказать, что у меня сложился какой-то определенный стиль. Есть определенный набор тем, которые меня волнуют, ряд болевых точек — некоторые из них до сих пор саднят. Люди, которые смотрят мои спектакли, говорят, мол, сразу чувствуется, что это я их ставил. Да, несмотря на то, что спектакль — это работа команды, почерк режиссера, как правило, видно. Спектакль Богомолова отличен от спектакля Серебренникова, тот отличается от Додина, а Додин — не Кастеллуччи. У каждого художника свой неповторимый стиль, но я не знаю, насколько заметен мой.

Фильмы, которые рекомендует посмотреть Никита:

— «Шепоты и крики» Ингмара Бергмана

— «Амаркорд» Федерико Феллини

— «Летят журавли» Михаила Калатозова

— «Они сражались за Родину» Сергея Бондарчука

На площадке вы главный? Сложно ли поддерживать авторитет, работая с маститыми артистами?

Раньше для меня важно было ощущать себя главным — казалось, что все должны слушать меня и только меня. Я был недоволен, когда актер привносил что-то в роль. Это была неуверенность в себе, юношеский максимализм. Отсюда громкие слова, борьба с командой, попытки давить энергией. Теперь я чуть-чуть подрос и понимаю, что это не нужно. Сейчас мне важно найти общий язык с актером, важно, чтобы он был готов меня слушать и слышать, чтобы мы вместе занимались любимым делом. Я готов к соавторству не только с актерами, но и композитором, художниками, всеми участниками процесса. Театр — искусство коллектива. Иногда завидую художнику, который может запереться и писать свое полотно. Он может мучаться, но краски и кисти не диктуют ему условий. Мы акцентированы на себе: искренне понять, услышать человека всегда сложнее, чем разобраться в себе. Ад — это другие. Два человека — две проблемы, труппа из 15 человек — 15 проблем. Сложно, не без конфликтов, но все равно это счастье, когда вы вместе приходите в нужную точку.

Что касается авторитета, то я работал с разными артистами — с известными и неизвестными, с опытными и любителями. Не так давно нужно было доказывать команде, где все на 12–15 лет старше меня, что могу взять на себя лидерство, ответственность. Они смогли мне довериться, и мы дошли до конца, выпустили постановку. У известных артистов иной темп — нет времени на репетиции, нужно отработать сцену за несколько встреч.

Если бы вы набирали идеальную труппу, то кто из артистов (из прошлого или настоящего) вошел бы в нее?

Сложный вопрос… Вот я скажу, что хочу в труппу великую Никулину-Косицкую, а окажется, что она не моя артистка. Или скажу, что хотел бы поработать с Михаилом Чеховым. Стоп! А поняли бы мы друг друга? Артист — и неважно, мэтр он или человек без театральной подготовки — становится моим, когда не нужны слова, чтобы говорить друг с другом, когда я даю не конкретную задачу, а импульсы, ассоциации, а партнер интуитивно чувствует, что нужно. Важно, чтобы мы получали удовольствие от совместной работы.

А если в процессе репетиций понимаете, что артист не ваш, то что? За дверь?

Да, приходится прощаться. Такое бывало, в том числе, и после начала репетиций. Я готов бороться и пробиваться к артисту, но должен быть уверен, что он действительно на своем месте в этой постановке. Важно понимать, что актеры — тоже люди: они боятся неуспеха, боятся ошибиться, обжечься, острой критики. Моя задача — успокоить артиста и создать некую конструкцию, где он бы чувствовал себя уверенно, мог встать и поехать как по рельсам.

Что еще кроме театра?

Практически ничего. Нет времени — постоянные репетиции. Но я люблю ходить на чужие постановки, люблю посидеть в углу с книгой, посмотреть хорошее кино, иногда — порисовать. Немного времени уделяю языкам. Общение с друзьями бывает редко, но приносит огромное удовольствие. Очень люблю путешествовать.

Замечаете ли вы из своей творческой скорлупы то, что происходит вне стен театра? Политика, экономика…

Я стараюсь обращать внимание на то, что происходит в мире — в политике, в меньшей степени в экономике, но чаще всего не получается следить за событиями постоянно. Интересуюсь тем, что происходит в других сферах искусства — уделяю внимание современным музыке, литературе, архитектуре, кино и т.д. Поэтому мне нравится работать в образовательных проектах: там собираются молодые люди из разных сфер жизни, с которыми мы делимся опытом.

Без чего Никита не может себя представить:

— без репетиций

— без путешествий

— без гаджетов Apple

Вы — по Высоцкому — «сегодня здесь, а завтра уже в Осло»… Откуда такая легкость на подъем?

Возможно, из детства. Мы с мамой жили в общежитии, там был длинный коридор. Когда все уходили на работу, его мыли, и мама отпускала меня ползать. Я мог долго исследовать этот коридор на четвереньках… Я давно вышел за границы этого коридора, но мне пока все интересно.