Экс-сотрудник тюменского СИЗО: эта система ломает людей по обе стороны баррикад

Собеседник NashGorod.ru представился Виталием. В беседе с редакцией он рассказал, что прослужил в российской пенетенциарной системе в общей сложности 7 лет, причем весь этот период прошел в стенах следственного изолятора, находящегося в центре Тюмени. На условиях анонимности респондент согласился ответить на вопросы журналистов.

О службе по ту сторону

— Скажите, что приводит людей на такую работу?

Причины совершенно разные. Я не заканчивал профильных учебных учреждений и не планировал строить карьеру в органах. Был обычным молодым человеком, недавно вернувшимся из армии, так что служба в силовых структурах казалась чем-то знакомым. Тогда же я увидел объявление в газете о наборе сотрудников в УФСИН. Подал заявление в отдел кадров, и уже через короткий срок заступил на свою первую смену.

— Вы попали служить в СИЗО №1. Это, в своем роде, уникальное место — тюрьма в центре города. Чем еще примечателен изолятор?

Во-первых, это действительно «островок несвободы» в самом центре города — мы часто в шутку говорили, что от правительственных зданий до нас можно добраться пешком за считанные минуты. Вообще, тюрьма на этом месте появилась еще в XVIII веке в период правления Екатерины II. До сих пор на территории СИЗО действует корпус, который на местном жаргоне называют в честь императрицы — «Екатерина». Это здание конца 1700-х годов постройки. Естественно, с тех лет многое менялось — большая часть строений возведена уже в советский период.

— Обсуждались ли на уровне руководства ФСИН идеи о переносе учреждения? Все же центр города — не лучшее место для изолятора.

Разговоры об этом звучали практически ежегодно. Рассматривались разные предложения, одним из которых был перенос главного регионального СИЗО в Заводоуковск, но реализовать эти планы не удалось по ряду причин. Одна из них, по версии коллег — коррупционные проявления в среде высшего начальства.

— Но здания СИЗО ветхие. Влияет ли это на условия содержания подследственных?

До 2013 года состояние помещений действительно было неудовлетворительным. Во многих местах была оголена проводка, порой случались короткие замыкания и отключения электроэнергии. Были случаи прорывов на трубопроводах, корпуса несколько раз оставались без отопления. Причем в этот же период была такая проблема, как перенаселенность учреждения — в одной камере могло содержаться до 20 человек, и все это происходило на площади около 15 квадратных метров. Сейчас ситуация несколько изменилась.

— В лучшую сторону?

Да. Во-первых, такой острой переполненности сейчас нет — в СИЗО находится порядка 2000 человек. Осужденных своевременно этапируют к месту отбытия наказаний, да и суды не назначают такую меру пресечения, как заключение под стражу без крайней необходимости. Сейчас уже изолятор работает в нормальном режиме — без постоянных аварий и отключений.

Есть оперативники — режима не будет

— Виталий, вы отметили, что с 2013 года в системе произошли изменения к лучшему, но режим по-прежнему нарушается. Например, мобильники в камерах...

Тут надо сказать, что телефон сегодня фактически стал средством нематериального поощрения. Дело в том, что для нормальной работы СИЗО или колонии нужна информация о происходящем в камерах. Постоянно приходится поддерживать контакт с лояльными арестантами. Раньше удавалось подкупить «помощников», гарантировав дополнительные передачи и свидания, а сейчас появились доступные средства связи, которые подследственным порой нужнее. Проносят SIM-карты и аппараты, как правило, сами сотрудники УФСИН.

Важно еще понимать, что в исправительных учреждениях всегда есть определенная конкуренция между двумя подразделениями — службой режима и оперчастью. Я был «режимником», и моя задача состояла в том, чтобы предотвращать еще не состоявшиеся преступления. У «оперов» задача другая — выяснить информацию о ранее совершенных противоправных деяниях. Порой были ситуации, когда наше подразделение по несколько раз за смену изымало у «жуликов» один и тот же мобильный телефон, который в камеру передавали оперативники.

— Выходит, бороться с этим бесполезно?

Пока система работает по имеющимся шаблонам — бесполезно. У нас даже была поговорка: «Есть опера — режима не будет».

— Мы заговорили о работе оперативников. Скажите, в Тюмени при вас применялись откровенно противозаконные методы давления на подследственных?

Тюмень — это «красный» город. Здесь доминирует администрация, и «пресс-хат», то есть специальных камер для выбивания признаний не существует. Но рядом есть Омск, где такая практика при мне существовала. Были случаи, когда подследственные зашивали себе рты или вспарывали животы, избегая перевода в СИЗО этого города. Там, по моим данным, УФСИНовцы вербовали себе помощников из числа жуликов, которые и выполняли всю грязную работу.

— Выходит, пыток «по заказу» у нас нет. А были ли случаи сексуального насилия в камерах?

При мне не было зарегистрировано ни одного случая. Во-первых, профилактике тяжких преступлений уделяется пристальное внимание. Во-вторых, изменились традиции уголовного мира — сейчас даже подследственные по «нехорошим» статьям пользуются неприкосновенностью. До колонии даже в случае обвинительного приговора человек доедет невредимым, а дальше — как карта ляжет. Криминалом сейчас правят деньги — откупиться можно от всего.

— К вопросу о традициях, кастовая система ушла в прошлое или арестанты продолжают делить себя на «блатных» и «не очень»?

Это парадокс, но деление существует до сих пор. Даже несмотря на то, что сейчас в СИЗО разделяют рецидивистов и «первоходов», арестанты продолжают делить себя на «воров», «мужиков» и так далее. Видимо, тяга к кастовости — это элемент человеческой природы.

Тюрьма — не место исправления

— Нередко приходилось слышать негативные отзывы о российской пенетенциарной системе. Даже судьи нередко признают, что важно уберечь оступившегося человека от попадания за решетку. Разделяете эту точку зрения?

СИЗО — это место, оставляющее след в судьбе человека. Камера ломает психику, и это ни от кого не секрет. После 7 лет стажа я могу в толпе распознать человека, отбывавшего наказание в местах лишения свободы. Просто по взгляду, по походке. На службе приходилось видеть, как люди менялись всего за несколько месяцев пребывания в стенах изолятора — принимали человека, попавшегося по пустяковой краже, а провожаем готового уголовника со всеми приметами: разговоры по фене, мышление «зоновскими» категориями.

— Почему так происходит?

Вопрос адаптации. Психика человека подстраивается под обстановку, ломается. Кстати, примерно в половине случаев подследственные и осужденные искренне полагают, что с ними поступили несправедливо, формируют у себя комплекс жертвы. Это тоже защитный механизм своего рода.

Кстати, серьезная профдеформация происходит и у сотрудников службы исполнения. Многие после увольнения не могут адаптироваться к «гражданке» — начинают употреблять алкоголь, вести асоциальный образ жизни. Все почти как у «освободившихся» арестантов — в тюрьме побывал и тот, и другой. Люди, служившие в этой системе, тоже узнают друг друга за километр.

— Можно ли преломить эту ситуацию? Реально ли полностью изменить пенетенциарную систему, сделав ее эффективной и не ломающей жизни?

Думаю, что нет. Российская тюрьма — это система, формировавшаяся веками, и, к сожалению, въевшаяся в структуру российского общества. Выкорчевать ее в обозримом будущем и заменить гуманным аналогом европейского типа не удастся. Даже если начнется серьезное реформирование УФСИН, процесс займет десятки лет.